ПУБЛИКАЦИИ
Практика
Михаил Эпштейн
О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья.
Осип МандельштамСветлана БогдановаПраздники осязания: ситец, штапель, муар,
Картон грунтованый, черепаховый панцирь,
Kрылья микроскопических мошек. Лишь травяной отвар -
Теперь только я поняла - исцелил бы обескоженные пальцы.
В условиях визуальной культуры утверждение, что скульптура преимущественно тактильна и лишь отчасти визуальна, отдает парадоксом. На самом деле, тактильность - это почти не обсуждавшаяся материя, а между тем ей принадлежит решающая роль в мире искусств.ТАКТИЛЬНОЕ ИСКУССТВОМаршалл Маклюэн [1]
Для каждого органа чувства есть свой вид искусства:
Изобразительное искусство - живопись, скульптура.
Слуховое искусство - музыка.
Обонятельное искусство - парфюмерия.
Вкусовое искусство - кулинария.
Осязательное искусство - ???
Парфюмерия и кулинария являются не чистыми искусствами, а прикладными, поскольку, помимо эстетического, у них есть еще и практическое назначение: они удовлетворяют физиологическую потребность во вкусной пище и приятных запахах. Тем не менее обоняние и вкус имеют свое представительство в эстетике. Только осязание оказывается изгоем: для него еще нет Музы. Слепые ощупывают скульптуры, да и любые "красивые на ощупь" вещи, как если бы они были произведениями тактильного искусства, но такое смещение функции в данном случае лишь восполняет физический дефект зрения
Тактильное искусство, или тач-арт (touch art), еще не сформировалось как самостоятельный вид художественной деятельности, не обладает долгой и непрерывной традицией. У этого искусства еще нет своих общепризнанных шедевров, нет мастеров, посвятивших ему себя целиком, нет общепринятых конвенций выставления и восприятия тач-объектов. Тем не менее датой рождения тактильного искусства можно считать 1911 г., когда Умберто Боччиони (1882-1916), итальянский художник и скульптур-футурист, создал тактильную композицию из железа, фарфора, глины и женских волос под названием "Слияние головы и окна". Впрочем, использование разных нетрадиционных материалов в составе изобразительного объекта ("коллажа") было достаточно распространенным приемом авангарда, и специфически тактильная функция работы Боччиони не отделена четко от визуальной. Позднее, в 1921 г., отец итальянского футуризма Ф. Маринетти выступил с манифестом "Тактилизм", где собственно и указал на Боччиони как на своего предшественника, назначил его тактилистом. Однако проект тактилизма тогда не получил практического развития, если не считать психофизически акцентуированного искусства слепых и для слепых.
Дальнейшие эксперименты в области тактильного искусства проводились американским художником японского происхождения Ай-О (AY-O, род. 1931), примкнувшим с 1962 г. к международному художественному движению Fluxus. [2] Типичный экспонат Ай-О, воспроизведенный им во множестве вариаций, называется "Тактильная коробка" (Tactile Box): это коробка из картона с отверстием, на которое натянута резина. Рука осязателя погружается в нее и ощупывает под ней нечто неведомое, загадочное. Более масштабный опыт был предложен на 26-ой Берлинской художественной выставке 1976 г.: посетители должны были протискиваться через вход, затянутый пенопластовым матрасом, выгнутым в виде буквы U (подразумевались и сексуальные коннотации).
Новые теоретические проекции хаптики как самостоятельной разновидности искусства возникли в России в середине 1980-х годов. (см. ниже манифесты из моей книги "Новое сектантство", а также "К теории соприкосновения" из "Эротикона" Ивана Соловьева). Едва ли не первым опытом коллективного и концептуального воплощения возможностей "искусства-для-кожи" (в отличие от "искусства-для-глаз" и "искусства-для-ушей") стала "Тактильная выставка памяти Генриха Сапгира", Арт Полигон (С.-Петербург, январь 2001). За ней последовала русско-американская выставка "Touch me" ("Тронь меня") в музее Ахматовой в Фонтанном доме (С.-Петербург, октябрь - ноябрь 2003). Характерно, что само выражение "touch art" (тач-арт), как обозначение нового вида искусства, возникло и получило распространение в русскоязычной Америке. [3]
МАНИФЕСТЫ
1. Ф. Маринетти. Тактилизм
Тактилизм как художественное направление был провозглашен итальянским футуристом Филиппо Маринетти в 1921 г. Это направление было разработано им в сотрудничестве с его женой, художницей Бенедетта Каппа Маринетти, но манифест подписан только его именем. Исследователи отмечают, что толчком к идее тактилизма у Маринетти послужил его опыт пребывания в траншеях первой мировой войны, где в темноте вещи воспринимались только наощупь. Однако в самом манифесте темнота не предписана как необходимое условие восприятия тактильного искусства; скорее предполагается двойное его восприятие - зрением и осязанием. Ниже приводятся краткие выдержки из манифеста "Тактилизм", включая описание осязательного объекта "Судан - Париж", созданного Филиппо совместно с Бенедеттой.
"Усиливайте общение и сплавку человеческих существ. Разрушьте дистанции и барьеры, которые разделяют их в любви и дружбе. /.../ ....Люди говорят друг с другом ртами и глазами, но не достигают подлинной искренности из-за недостаточной чувствительности кожи, которая все еще остается посредственным проводником мысли.
Если глаза и голоса передают нечто существенное, чувства соприкосновения между двумя индивидами не передают почти ничего в их столкновениях, сплетениях или трении. Отсюда необходимость превратить рукопожатие, поцелуй и совокупление в продолжительную передачу мысли. /.../
Первый абстрактный суггестивный тактильный стол Судан-Париж. В своей суданской части этот стол состоит из губчатого материала, наждачной бумаги, шерсти, крючков, щетины и проволоки (жесткие, жирные, шершавые, острые, жгучие тактильные ощущания, которые вызывают в осязателе видения Африки).
В морской части, стол состоит из разных сортов наждачной бумаги (скользкие, металлические, холодные, эластичные, морские тактильные ощущения).
В парижской части - из шелка, увлажненного шелка, бархата, больших и малых перьев (мягкие, очень нежные, одновременно теплые и прохладные, искусственные, цивилизационные. /.../
Тактилизм... должен избегать не только сотрудничества с пластическими искусствами, но и болезненной эротомании. Попросту говоря, его цель - осязательная гармония и стремление к совершенству духовной коммуникации человеческих существ через слой эпидермиса. /.../
Футурист Балла [Джакомо Балла, 1872 - 1958] провозгласил, что тактилизм позволит каждому восстановить ощущения своей прошлой жизни со свежестью и полным изумлением, более остро, чем через музыку или живопись. Может быть, в кончиках пальцев и в железе больше мысли, чем в мозге, который гордится своей способностью наблюдать за феноменами". [4]
* * *
Нижеследующие два российских манифеста представляют собой отрывки из моей книги "Новое сектантство. Типы религиозно-философских умонастроений в России 1970-х - 1980-х гг." Здесь подчеркивается доминанта новой эстетики: осязательное искусство должно восприниматься именно наощупь, по возможности исключать зрительное восприятие, чтобы полность выявить свою тактильную специфику, свой идеал красоты ("лепоты").
2. Двенадцатая муза. Об искусстве осязания
". . .Вещи должны быть сделаны руками, носить отпечаток человека, вбирать его теплоту - только так они переводятся в разряд цельных вещей, одномерными проекциями которых выступают знаки. Вещь должна источать свой смысл не отвлеченно, а осязательно, как источает тепло или запах. Вещь должна ощущаться в руке, как дружеское рукопожатие. . . Недаром в наше время создается новый род искусства, рассчитанный на орган осязания. Произведения этого искусства воспринимаются в темноте и тишине - наощупь. Сама поверхность вещи становится для "осязателя" (ср. "зритель", "слушатель") предметом тончайших переживаний и пространством художественного поиска. "О если бы вернуть и зрячих пальцев стыд, и выпуклую радость узнаванья" (О. Мандельштам). Наше осязательное искусство откликается на этот тоскующий голос поэта.
Если зритель и слушатель имеют дело с проекциями или символами вещей, то осязатель - с вещью как таковой, как с продолжением своей руки и тела. Зрительное и слуховое восприятие слишком нацелено на знаки, слишком интеллектуально и идеологично, ищет истину по ту сторону вещей, а не в них самих. Отсюда такие понятия, как "привидеться", "померещиться", "ослышаться". Человеку дано видеть и слышать мнимое, несуществующее, но осязание никогда не лжет, оно прикасается к самой яви вещей. Ведь осязание - не восприятие условного сигнала, удаленного от своего источника, вроде световых лучей или звуковых колебаний, а прямое сближение и даже сроднение: плоть с плотью, подобное с подобным. Апостол Фома, не доверяя своему слуху и зрению, пожелал прикоснуться пальцами к плоти воскресшего Христа, на что получил благословение Учителя. Вера сродни осязанию, ибо ищет полной достоверности...
...Оттого мы и учимся воспринимать вещи во мраке, подобно слепцам, развивающим
в себе способность к духовному зрению. Вещь, погруженная во мрак, начинает
источать из себя свет духовный, который дано воспринимать наощупь. Так
вещетворчество породило новый вид искусства - изваяния-во-мраке,
или осязательную скульптуру. . . Никто и никогда не видел этих изваяний,
погруженных в вечную тьму подземных выставочных залов. Быть может, только
автор в минуту слабости или душевного упадка позволил себе взглянуть на
произведения собственных рук, которые вообще-то предназначены восприниматься
только наощупь. Быть может, их вид ужасен, нелеп, безобразен. Но как много
говорят они чутким пальцам, перебирающим их нежные завитки, тончайшие сочленения,
всю эту поэзию незримой, необманчивой красоты, которая есть непосредственность
бытия, продолженного бытием наших пальцев, нашего тела! Изваяние-во-мраке
пробуждает глубочайший художественный инстинкт, обращенный не на знаки
бытия, а на бытие как таковое, в чистоте его присутствия". [5]
3. Пятый путь.
"Существуют искусства зрительные, слуховые, а также обращенные к нашему вкусу и обонянию, хотя последние и носят прикладной характер (гастрономия, парфюмерия). Но еще не выработаны основы осязательных искусств. Только в одной сфере - любовной ласки - сформулированы правила и законы осязания (древними трактатами типа "Камасутры"). Но разве осязание обязательно связано с вожделением, страстью? Разве осязание не может быть способом трезвения, постижения чистой формы вещей? Трезвение есть постижение границы, способность отделять одного от другого. Ум опьяняется, погружаясь в темную, обманчивую глубину, "сущность" вещей, а осязание протрезвляет ум, удерживаясь на поверхности, скользя по границе вещей, удостоверяя их отдельность и непроницаемость.
В религиозных текстах говорится об осязании как о прикосновении к чему-то священному, к телу или одежде другого человека. Но человек слишком слаб, чтобы, осязая другого человека, не впасть в соблазн, в грешные помыслы. Он испытывает либо недолжную брезгливость и отвращение, либо недолжное влечение и похоть. Поэтому человек, недостаточно закаленный духовно, должен овладевать искусством трезвения, прикасаясь к неодушевленным вещам.
Благодаря чуткости осязания и непрерывно совершенствуясь в нем, он начинает осязать на поверхности вещей все то, что заключено внутри них. Далее он начинает осязать вещи совершенно неосязаемые, и в той темноте, где он делает это, через тепло начинает брезжить невещественный свет. Именно через осязание, как наиболее чувственное из ощущений, совершается преодоление чувственности. Именно через вещи, как наиболее вещественные из явлений, совершается расторжение самого вещества. Вот почему полное трезвление достигается лишь через искусство осязания". [6]
------------------------------------------------------------------
1. Marshall McLuhan. Through the Vanishing Point. Space in Poetry and Painting. New York, Evanston, and London: Harper and Row, 1968, p. 263.
2. Программа Флаксуса (Fluxus - поток, течение), основанного американцем литовского происхождения Джорджем Мачюнасом (George Maciunas, 1931 - 1978), принципиально эклектична и предполагает отказ от законченного произведения искусства в пользу текучего процесса, эфемерности, игры, хэппенинга. Основой Флаксуса были музыкальные перформансы. Мачюнасу принадлежит посмертно опубликованный незавершенный набросок "Диаграмма исторического развития Флаксуса и других четырехмерных, слуховых, оптических, обонятельных, эпителиальных и тактильных форм".
3. Термин предложил автор в 1993 г., а в 2000 г. он вместе с художницей Ириной Даниловой подготовил первый проект выставки "тач арта". См. Веер будущностей. Техно-гуманитарный вестник" #13, 28.2.2001 http://veer.info/razdely/art.htm
4. Filippo Tommaso Marinetti. Tactilism, in Manifesto. A Century of Isms. Ed. by Mary Ann Caws. Univ. of Nebraska Press. Lincoln & London, 2001, pp. 197-200.
5. Опубликовано в кн. Михаил Эпштейн. Новое сектантство. Типы религиозно-философских умонастроений в России (70-e - 80-e гг. XX в.). М., Лабиринт, 1994, сс. 45-46.
6. Tам же, сс. 46-47
ЭКСПОНАТЫ И КОММЕНТАРИИ
Книга и тело
Этот экспонат представлен художницей Ириной Даниловой (Нью-Йорк) и мною на Тактильной выставке 2001 г. в Санкт-Петербурге. Экспонат называется "Наши любимые книги" и представляет собой ряд книг русской классической поэзии и прозы, заключенных в продолговатый ящик. В ящике сделаны два отверстия (для правой и левой рук), через которые можно прикасаться к корешкам книг, ощупывать тиснения переплетов. Сами книги остаются невидимыми. [1]
Почему книги избраны как первый экспонат на выставке тач-арта? Потому что в регистре современных ощущений самые удивительные метаморфозы происходят именно с книгой. Из объекта зрительного она все больше превращается в объект осязательный, а также обонятельный и слуховой. Поскольку бумага теряет ценность как источник знаковой информации, заменяясь экраном, - что от нее остается? Прежде всего, запахи разных лет, разной степени ветхости. А также звуки: шуршание, шелестение. И наконец, прикосновения: гладкая, шершавая, рыхлая, глянцевая бумага. Прикасаясь к корешкам книг, скрывшихся во тьму прошедшего, мы начинаем понимать, чем станет книга для будущих поколений, - объектом материальной культуры, наравне с теми папирусами и пергаментами, которые когда-то были утешением мудрецов, орудиями жрецов, источниками сокровенного знания, наставниками на путях спасения.
Еще недавно большую часть нашего времени занимало чтение книг, а большую часть пространства - сами книги. Мы были со всех сторон окружены переплетами, тиснениями, титулами, страницами... И вот книги постепенно уплывают за исторический горизонт, оставляя на память осязательные ощущения: прикосновение к любимым корешкам, оглаживание переплетов с их глубокими тиснениями, тяжесть увесистых томов, перелистывание нежных страниц.
Страницы книги сереют и шершавеют, потому что восприятие читателя уже отталкивается от образа идеально гладкого и светящегося экрана. Книга ощутимо становится архаическим объектом. Ее бумажно-пыльный запах, легко мнущиеся страницы, сама ее материальность - признаки какой-то исчезающей цивилизации. Хожу среди библиотечных стеллажей - и чувствую себя как будто в Вавилоне или Древней Греции, хотя тогда и книг-то в гутенберговом смысле не было. В жанре книги еще можно творить раритеты, произведения искусства, но цивилизация уже покинула это место. Глаза привыкли к эфирному пространству экрана, к бисерной россыпи электронных букв. Компьютер - алтарь и станок современного интеллекта. Книжные шкафы, ряды корешков с тиснеными заглавиями - все это реликтовый слой в домашнем пейзаже, вроде бабушкиных нарядов или старинной мебели, - зона археологических раскопок.
Не станет ли со временем архаическим объектом и само тело? Сведенное к записи генетической формулы, оно станет легко передаваться по электронным сетям с терминала на терминал. В нашей цивилизации книга родственна телу, соприродна ему, поскольку некая информация занимает место в пространстве, обладает плотностью, инертностью, непроницаемостью для других тел. Но если информация вычИтывается-вычитАется из тела и начинает странствовать в виде каких-то кодовых матриц или электронных пучков, перебегая с экрана на экран, то само тело, как трехмерный пространственный объект, воспринимается уже как пережиток прошедших эпох. С исчезновением книги начинает исчезать и тело.
Американцам уже психологически трудно прикасаться друг к другу, потому что в самом жесте прикосновения чувствуется его архаичность, неадекватность той знаковой субстанции, какую люди из себя представляют. Люди становятся все менее телесными, утрачивают ощущение боли и удовольствия. Вместо болеющих органов - бесчувственные протезы; вместо удовольствия - здоровье... Прикасаться к другому в знаковом обществе - все равно как читать книгу, шевеля губами и водя пальцам по строкам. Только малограмотный может позволить себе так грубо и неприлично отелеснивать знаки.
Но потребность в осязании заложена в нас природой. Как показали исследования, дети, воспитанные даже в богатых приютах, отстают в умственном развитии, потому что не получают достаточной осязательной ласки. Поскольку осязание исчезает из обихода развитых информационных обществ, где практически все коммуникации совершаются на расстоянии, - общественный канал осязания перемещается из реальности в музей, на выставку тактильного искусства. По мере развития электронных систем и искусственного интеллекта, осязание все более будет переходить в музейно-реликтовый слой цивилизации. Возникнут ностальгические сообщества, где будут разрешаться и даже поощряться касания и где люди будут специально встречаться, чтобы ощутить "явь" и "сязь" друг друга.
Возможно, что данная выставка тач-арта станет стимулом для создания тактильных сообществ, где осязательность возродится уже в новом качестве - как особо лелеемая, искусно и искусственно воссоздаваемая среда.
----------------------------------------------------------------
[1] Тактильная выставка памяти Генриха Сапгира, Арт Полигон, С.-Петербург,
19 - 28 января 2001 года. Куратор проекта - Этер граф де Паньи. Сопровождающий
текст - М. Эпштейна.
Образ экспоната: http://veer.info//13/v13_liub_knigi.html
Kартинки с выставки: http://veer.info/vystavka/kartinki.htm
Райский ком. Об осязательном идеале
Описанный здесь экспонат "Райский ком" представлен Ириной Даниловой и мною на русско-американской выставке "Touch me" в Санкт-Петербурге в 2003 году. "Райский ком" представляет собой шар из мягкой, лепкой глины, помещенный в футляр из непрозрачного плексигласа, размером 40 х 40 см. В футляре сделано отверстие, через которое посетитель может "вслепую" разминать рукой глиняный шар, придавать ему форму своей ладони, вылепливать из него то, что способно доставить ему самому и другим посетителям осязательную радость. [1]
Творческая задача для посетителей тактильной выставки - осязателей, касателей, трогателей, обминателей, сжимателей:
Вылепить вслепую из упругого вещества (воска, глины, пластилина) нечто, что радовало бы пальцы, ладонь - осязательный идеал, райский ком. Эта лепость передается следующему осязателю, который нащупывает в ней идеал своего предшественника, вчувствуется в него - и перелепливает по мере своей ладони, по образу своего "трогательного" сверх-я.
Все это таинство опосредованного рукопожатия совершается в закрытом для взглядов пространстве (например, внутри шара или куба с отверстием только для рук), что и делает его таинством. Рядом с произведениями изобразительного искусства, особенно скульптуры, часто можно увидеть табличку: "Не прикасаться!" В эстетическом ритуале созерцания не должны участвовать руки. Точно так же в таинстве осязания не должны участвовать глаза. У входа на тактильную выставку должен быть знак: "Не подглядывать!" Или еще строже: "Зрительное восприятие воспрещается". Лучше всего погрузить все пространство выставки в полумрак или почти-мрак, чтобы фокус чувствительности переместился в кожу, в пальцы.
Эффект такого лепнОго и лЕпого искусства может быть не только эстетическим, но и целительным. Хаптотерапия - столь же законный метод психической релаксации, как и цветотерапия или звукотерапия. Общее для всех этих видов терапии - найти событийную, гармонически-динамическую среду для наших органов чувств, найти свое иное, упругое по отношению к себе, с-упружески сочетаться с материей природы.
* * *
О том, что представляет собой красота в изобразительном, словесном или музыкальном искусстве, написаны тысячи книг. Но есть ли свой идеал у осязания и того искусства, которое может возникнуть на его основе?
Сначала попытаемся определить, что такое чувственный идеал вообще, на примере зрения. У Вл. Соловьева красота определяется как взаимопроникновение духовного и материального начал, выраженных, соответственно, лучами света и темным веществом. Их полное проникновение и многосложное преломление друг в другe и образуют самые красивые явления природы, например, радугу или алмаз. Ни стекло, которое пропускает свет, ни уголь, который его отталкивает, сами не представляют ничего красивого. Но именно алмаз, "упругий" в световом отношении, т.е. одновременно и пропускающий, и отталкивающий свет, преломляющий его, служит образом прекрасного в природе.
"Здесь, с одной стороны, материя углерода, сохраняя всю силу своего сопротивления (как твердое тело), определилась, однако же, противуположным в себе самой, ставши прозрачною, вполне просветленною, невидимою в своей темной особности; а с другой стороны, световой луч, задержанный кристаллическим телом алмаза, в нем и от него получает новую полноту феноменального бытия, преломляясь, разлагается или расчленяется в каждой грани на составные цвета, из простого белого луча превращается в сложное собрание многоцветных спектров и в этом новом виде отражается нашему глазу. В этом неслиянном и нераздельном соединении вещества и света оба сохраняют свою природу, но ни то, ни другое не видно в своей отдельности, а видна одна светоносная материя и воплощенный свет, - просветленный уголь и окаменевшая радуга". [2]Что же представляет из себя осязательный идеал?
То, что глазу предстает, как красота, в отношении осязания лучше назвать лепотой. Это слово образовано от того же корня, что и "лепить", "льнуть", "липкий", которое изменило свое значение таким образом: лепо то, что "льнет", "пристает", идет к делу (в этом же смысле: "пристать" - "быть должным, подходящим, сообразным"). Поскольку осязательное по своей этимологии слово "лепота" уже не используется в современном языке ни в первичном значении "налипшее, налепленное", ни во вторичном значении "красота", мы предлагаем третье значение, которое представляет синтез первых двух: лепота - это "лепная красота", т.е. красота не вообще, а в отношении чувства осязания, связанная с процессом лепки или восприятием лепного произведения. В отличии от красоты, обращенной преимущественно к зрению, созерцанию, "лепота" или "лепость" - красота осязаемая, лепная, лепимая, слепленная, та, что обращается к осязанию и воспринимается наощупь.
Лепота, как осязательный идеал, подобно красоте, как зрительному идеалу, включает совмещение противоположностей, но в данном случае не света и вещества, а воспринимаемых наощупь свойств: податливости и сопротивления. Такое свойство предмета поддаваться давлению, деформации и вместе с тем выдавливать из себя давящее, восстанавливать свою форму, называется упругостью. "В этом неслиянном и нераздельном соединении вещества и света оба сохраняют свою природу," - пишет Соловьев про зримую красоту. Точно так же про красоту осязаемую можно сказать, что она представляет наибольшую податливость для наших органов осязания: пальцев, ладони, всей кожной поверхности тела - и вместе с тем не смешивается с ними, не липнет, "не пристает" в физическом смысле, а напротив, усиливает чувство своей телесной отдельности.
Виноградная гроздь представляет собой первое приближение к этому идеалу. Она состоит из ряда маленьких выпуклостей, упругих овалов, которые гладко прилегают к поверхности пальцев и вместе с тем не прилипают к ним. Идеал осязания - сам орган осязания, который встречает себя же вовне, в отдельной и независимой "пальцевидной" форме. Пальцы находят подобное себе в пуговках, которые мы часто крутим машинально, или в бахроме скатерти, которую мы столь же машинально наматываем на палец и распускаем. Но ближе всего чувственным устремлениям пальцев - виноград, о котором Пушкин писал:
Продолговатый и прозрачный,
Как персты девы молодой.
(Виноград, 1824)
В округлых и продолговатых виноградинах пальцы узнают сродное себе, как бы осязают себя - и благодаря этому находят идеальную для себя среду. Ощупывая виноградины, рука испытывает встречное прикосновение, "рукопожатие" виноградной кисти, которая касается ее множеством упругих и округлых ягод. Виноградная кисть - идеал многосложной целостности, плавных кривых, которые вминаются в ладонь и отталкиваются от нее.
Идеальный предмет осязания сочетает в себе максимальную силу податливости с максимальной силой отталкивания, что и определяет свойство упругости. Именно таков Райский Ком, по которому тоскует наша ладонь, как наиболее чувствительный и вместе с тем объемный орган осязания. В отличие от точечных прикосновений пальцев, ладонь осязает двухмерные и трехмерные предметности, вбирает их, сжимает в себе.
Ладони любят мять воск, стеарин, пластилин, всякие пластические вещества, поддающиеся лепке и вместе с тем не липнущие. Едва ли не первым описал этот осязательный идеал Герман Мелвилл в романе "Моби Дик" (глава 94, "Пожатие руки"). Речь идет о спермацете - воскоподобном веществе, заключенном в особом мешке в голове кашалота и используемом для изготовления смазок и кремов.
"Нам, поручили разминать эти комки, чтобы они снова становились жидкостью. Что за сладкое, что за ароматное занятие! ...Погрузив в него руки всего на несколько минут, я почувствовал, что пальцы у меня сделались, как угри, и даже начали как будто извиваться и скручиваться в кольца. ...Купая руки мои между этих мягких, нежных комьев сгустившейся ткани..., чувствуя, как они расходятся у меня под пальцами, испуская при этом маслянистый сок, точно созревшие гроздья винограда... Разминай! мни! жми! все утро напролет; и я разминал комья спермацета, покуда уж сам, кажется, не растворился в нем; я разминал его, покуда какое-то странное безумие не овладело мною; оказалось, что я, сам того не сознавая, жму руки своих товарищей, принимая их пальцы за мягкие шарики спермацета. /.../ Давайте все пожмем руки друг другу; нет, давайте сами станем как один сжатый ком... О, если бы я мог разминать спермацет вечно! /.../ В сновидениях и грезах ночи я видел длинные ряды ангелов в раю, они стояли, опустив руки в сосуды со спермацетом". [3]
Более научный подход к проблеме осязательного идеала находим у французского мыслителя Гастона Башляра, сочетавшего принадлежность к таким разным дисциплинам, как химия, эстетика и психоанализ. Его труды посвящены "психоанализу вещества", поэтике "материального воображения". Разным архетипам пластических форм соответствуют формы человеческой чувственности и фантазии.
"...Помимо идеи смешивания земли и воды, кажется возможным утверждать в царстве материального воображения существование подлинного прототипа воображаемого месива (pate). У каждого из нас в воображении существует материальный образ идеального месива, совершенного синтеза сопротивления и податливости, наилучшего равновесия сил приемлющих и отталкивающих. Отклоняясь от этого состояния равновесия, доставляющего непосредственную радость трудящейся руке, возникают противоположные отрицательные обозначения слишком дряблого и слишком жесткого. /.../ Всякий грезящий о месиве знает это совершенное месиво, столь же несомненное для руки, как совершенное твердое тело несомненно в глазах геометра. /.../ И вот в своей теснейшей связи смесительное мышление (le cogito pеtrisseur) есть манера сжимать кулак, так что наша собственная плоть обнаруживает себя как первичное месиво, совершенное месиво, которое одновременно сопротивляется и уступает. /.../ Таким образом, находя в своих руках неведомо какое первичное месиво, грезу моей ладони, я шепчу: "весь я месиво, я сам месиво для себя... я есмь воистину первичное месиво". ...Mатериальное и динамическое воображение располагает чем-то вроде месива-в-себе, первозданной грязью, запечатлевающей и сохраняющей формы всех вещей. ...Следует понять, что рука, как и взгляд, имеет свои грезы и свою поэзию. Mы должны, следовательно, открыть поэзию прикосновения, поэзию месящей руки". [4]
По Башляру, влажный земляной ком, месиво - это чувственная мечта ладони, то, с чем она идеально слепляется, образует архетипическое целое. Как если бы земной прах, из которого вылеплена рука, заново наполняет эту руку, обретает в ней идеальное вместилище, а она в нем - свое идеальное содержимое.
Скорее всего, так оно и есть, если ограничиться психоанализом вещества - той дисциплиной, в рамках которой Башляр и ведет свое исследование. Но можно полагать, что собственно психоаналитическим прообразом райского кома (как вещественной метафоры) выступает женская грудь. Именно изобильная млеком кормящая грудь предстает младенцу не только вкусовым, но и осязательным раем. Именно по этой мягкой, сминающейся и несминаемой плоти тоскует и бредит мужская ладонь.
Самое упругое - это и есть самое "эрогенное", осязательно-событийное во взаимном охвате тел. Твердое (жесткое, костлявое) и мягкое (вялое, дряблое) - сами по себе не событийны, поскольку одно только вторгается, другое только впускает. Упругое же и впускает, и сопротивляется одновременно, поэтому позволяет в наибольшей степени со-бытийствовать: ощущать себя собой - через другое, и другое - через себя, в неслиянности и нераздельности. Упругая грудь для трогающей руки - то же, что для глаза алмаз, преломляющий свет. Собственно, упругость - это и есть неслиянность-нераздельность двух тел, одновременно и вдавливающихся-в и выдавливающихся-из друг друга. Недаром "супруг" того же корня, что "пружина": супружество предполагает упругость, со-упружение, взаимную деформацию при сохранении формы, способность поддаваться, сопротивляясь. Мягкость - это сводимость, заполняемость одного другим, твердость - это раздельность, невозможность проникновения. Упругость - это введение одного в другое при несводимости; это область наибольшей интенсивности, колебания которой затухают в точках мягкости и твердости.
Самое интенсивное, чувственно острое положение - быть охваченным и охватывающим в отношении одного и того же. Рука мужчины, охватывающая женскую грудь, одновременно сдавливает ее и вдавливается в нее, охватывается ею, и это чередование двух состояний, охватывающего и охваченного, есть наибольшее осязательное блаженство - подвижное единство в разнообразии. Упругость груди позволяет тем больше вдавливаться в нее, чем больше выдавливаться ею, то есть максимально испытывать встречу двух плотностей как уступки и сопротивления.
Здесь следует оговорить, что такие свойства плоти, как упругость, тяжесть, мягкость, гибкость, не сводятся к ее поверхности и запечатлеваются не кожей только, но всей воспринимающей плотью - мускульно, двигательно, динамически. Порой наряду с осязанием выделяется еще, как особая, шестая категория ощущений, кинестезия (от греч. kinein, двигать, и aisthesthai - воспринимать чувствами). Кинестезия - это чувство, производимое, напряжением, сокращением и растяжением мышц: ощущения тяжести, легкости, твердости, мягкости, гибкости, жесткости, давления, напряжения, сжатости, спертости, раскованности, пружинистости, судорожности, собранности, разболтанности...
В привычной схеме пяти чувств кинестезия часто примешивается к тактильности или смешивается с нею. Это объясняется тем, что мышечные ощущения, возникающие в результате внешних воздействий - удара, давления, сжатия, - сопровождаются осязательными ощущениями. Но мышечные ощущения возникают при любых движениях тела, не только в результате физическoго воздействия извне. Особо выделяется кинестезическое чувство, связанное с воздействием гравитации, которая непосредственно, минуя кожные рецепторы, воздействует на мышцы, суставы и внутренние органы, формируя соответствующие ощущения тяжести. Можно было бы разделить тактильность и кинестезию как соответственно пятое и шестое чувство, зарезервировав для так называемых интуитивных, экстрасенсорных, сверхъестественных или паранормальных ощущений более подобающее им мистическое число 7: "седьмое чувство" (как "седьмое небо"). Именно шестое, мышечное чувство, поддерживаемое также проприорецепторами ("самочувствилищами"), расположенными в соединительной ткани оболочек внутренних органов и мышц, в наибольшей степени характеризует наше ощущение собственного тела, то, что можно назвать само-чувствием. Как слитную волну мышечно-осязательных ощущений мы воспринимаем и самые сладостные из доступных нам "последние содрогания" - они вызываются сокращением мышц и одновременно давлением спермы, проходящей через узкие семявыводящие протоки, на их осязательные рецепторы.
Следовательно, об упругости правильнее говорить как не о чисто осязательном, но об осязательно-мышечном идеале. Именно в кинетически-тактильном - кинетактильном единстве ощущений переживается то, что можно назвать "плотскостью" чужой плоти: ее особая консистенция, эластичность, способность наполнять нас собой, быть как бы частью нашей собственной плоти - и вместе с тем сохранять отдельность, своеволие движений. То, чем мы наслаждаемся в плоти другого, есть ее податливость и вместе с тем несминаемость, ее отзывчивая полнота, мягкость и твердость, бесконечными степенями различий переходящие друг в друга. Наслаждение доставляется именно этим двойным действием плоти, принимающей и выталкивающей, - переживанием отдельности в слиянии и слияния в отдельности.
Поскольку у каждого тела - своя консистенция, то различна и мера упругости в его отношениях с другими телами. Возможно, именно человеческая плоть, ее консистенция, служит нам идеальной точкой отсчета в суждениях о мягкости, переходящей в дряблость, вялость, и о твердости, переходящей в жесткость, черствость. То, что мягче плоти, воспринимается как слишком мягкое, дряблое... Плоть - идеальная смесь всех стихий: ее плотность - от земли, мягкость - от влаги, теплота - от огня, дыхание - от воздуха. В окружающих стихиях эта первичная консистенция плоти распадается на отдельные элементы. Древняя космология четырех стихий, вероятно, отправлялась в постижении каждой из них от целостного их образа и сопребывания в человеческой плоти, ее твердо-мягкой упругости, сочетающей свойства земли и воды; и теплой прохлады, сочетающей свойства огня и воздуха. Ибо внутри плоти мы ощущаем огонь, а на ее поверхности, где она соприкасается с воздухом, - прохладу. Именно это сочетание теплого и прохладного, своего рода термическая, или температурная упругость плоти, делает ее соблазнительной, увеличивает ее "любовность" в той же степени, что упругость ее консистенции. Чередование прохладных грудей и горячей ложбинки между ними; прохладных бедер и горячих промежностей; кожи, прохладной на ощупь и горячеющей при надавливании; холодно-гладкого и горяче-податливого... Твердому соответствует прохладное, поскольку оно держит на поверхности или выталкивает на поверхность. Мягкому соответствует горячее, поскольку оно впускает в глубину, ближе к источникам внутреннего огня. Таким образом, соблазнительная упругость плоти - не только консистентного, но и термического свойства: это чередование в ней теплот и прохлад, глубин и поверхностей...
Мне могут возразить, что женская грудь - осязательный идеал только одной
половины человечества. Можно догадываться, что представляет собой осязательный
идеал другой половины, - но пусть об этом лучше расскажут сами женщины.
Воображение и воосязание
Любой идеал, а не только осязательный, требует работы осязающего воображения. Греза - это не только видение, но и касание, точнее, совокупность внутренних касаний, которыми лепится воображаемый предмет. Мы не только видим или слышим, но и осязаем то, что нам является в воображении как мысленном вчувствовании, воосязании. И чем идеальнее предмет, тем сильнее потребность не только узреть его внутренним взором, но и ощупать "внутренней кожей", наделить его осязательными чертами, т.е. ощутить его потенциальную явь. Если это какая-нибудь прелестная женская головка, то мы хотим не только мысленно созерцать ее, но и осязать тепло ее кожи, шелк ее волос...
"Образ" в словарях обычно определяется как "внешний вид, облик", "то, что рисуется, представляется внутреннему взору, воображению". [5] Такой сложившийся в культуре видеоцентризм противоречит собственному этимологическому значению слова "образ" - нечто "обрезанное", "образованное резкой" (от "разить/резать"), т.е. как бы изваянное или вылепленное. [6] Осязательную природу образа как рукотворения следует восстановить в языке и в сознании говорящих. Прикосновенность не менее существенна для образа, чем наглядность; во всяком случае, они равноправны в работе воображения.
Совокупность внутренних касаний, которыми мы лепим образы своего сознания, можно назвать "воосязанием", подобно тому, как зрительную сторону этого процесса мы называем воображением. Воосязание - особое, "трогательное" воображение, которое представляет ощутимым то, чего мы в данный момент не ощущаем или вообще никогда не воспринимали наощупь. Соответственно, воосязать - испытывать осязательные ощущения от отсутствующих тел и предметов. Это не просто мысленное представление тех или иных осязательных ощущений, но это память и воображение самой кожи: совокупность тех следов, которые она хранит в себе от прошлых прикосновений, и тех желаний, которые влекут к новым прикосновениям. "Я воосязаю твою руку, твое лицо" - это значит, что ты далеко, но осязательный образ твоей руки или твоего лица запечатлен в моей коже. В стихотворении Иосифа Бродского "Ниоткуда с любовью..." представлена именно такая память тела, которая преодолевает расстояние в полжизни и в полпланеты:
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.
Здесь тело любящего продолжает воспринимать тело возлюбленной и как бы лепится им воосязательно. будучи от него во времени и пространстве "дальше, чем от ангелов и самого".
Наряду с отсветом, отзвуком, отголоском есть еще "отщупь" - осязательный отзвук, остаток ощущения, которое уже не действительно, но продолжает "воосязаться", т.е. психически, виртуально воздействовать на кожу. Как отзвуки былых разговоров наполняют наш слух, так отщупь переполняет наше тело, прилегает к коже, обволакивает и обласкивает ее, порою вытесняя действие фактических, сиюминутных прикосновений. У осязания есть свои призраки, свои "прилипы" - неотвязные образы гладкого, шероховатого, теплого, нежного, колючего, - оттиски прежних прикосновений. Порой, касаясь чашки или травинки, вдруг влипаешь в память своей кожи и испытываешь давно забытые прикосновения, погружаешься в совсем иную чувственную среду.
Воосязание - это вживание в мир осязательных возможностей и воспоминаний, это почти не изученный слой кожных представлений, расположений, интуиций, интенций, это способность даже перевоплощаться под воздействием сильных осязательных предчувствий, послечувствий или сопереживаний. Самые известные в истории случаи воосязания - стигматы, когда на теле верующих открывались раны и язвы, подобные тем, что покрывали тело бичуемого и распинаемого Иисуса Христа. Разумеется, воосязание редко достигает такой силы вживания, но несомненно, что кожа способна чувственно вбирать в себя и далевые, можно даже сказать, потусторонние образы. Здесь переворачивается известная метафора: можно ощупывать мир глазами, но можно и прозревать кожей.
--------------------------------------------------------------------
1. Русско-американская выставка Touch me в музее Ахматовой в Фонтанном доме, С.-Петербург, 16 окт. - 10 нояб. 2003, куратор Анна Франц. Концепция и сопровождающий текст - М. Эпштейна.
2. Красота в природе, в кн. В. С. Соловьев, Соч. в 2 тт., 2 изд, т.2. М., Мысль, 1990, С. 357-8.
3. Герман Мелвилл. Моби Дик, или Белый кит. Пер. с англ. И. Бернштейн. М., Художественная литература, 1981, С. 454-456.
4. Gaston Bachelard. La Terre et les reveries de la volonte. Paris: Librarie Jose Corti, 1947 (14th ed.), pp. 78 - 80.
5. Словарь русского языка АН СССР в 4 тт., М., Русский язык, 1982, т.2, с. 559.
6. М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка, цит. изд.,
т. 3, с.106. Эта осязательность образа интуитивно возрождается и продолжает
жить в языке, как, например, в следующем высказывании В. Г. Белинского,
обращенном к Ф. М. Достоевскому: "...Вы, как художник, одною
чертой, разом в образе выставляете самую суть, чтоб ощупать можно было
рукой..." (цит. в кн. Николай Наседкин. Достоевский. Энциклопедия. М.,
Алгоритм, 2003, с. 15).
Словарь осязания и тактильного искусствa
Язык погружен в метафоры касания. Нас особенно волнует, когда нечто "касается" нас. Вопрос может быть щекотливым, взгляд - колючим или клейким, забота - трогательной, страх - липким... Авторитарная власть держит нас в "ежовых рукавицах". "Noli me tangere", означающее в языке римской юстиции принцип невмешательства, буквально переводится как "не трогай меня".Дайан Эккерман (Diane Ackerman). Естественная история чувств
Хотя язык пронизан метафорами касания, собственно терминов осязания в языке не так уж много. У нас нет даже слова, чтобы обозначить специфический предмет осязания. Мы видим свет и цвет. Мы слышим звуки. Мы вдыхаем запахи. Мы воспринимаем, a порой и смакуем вкус. Но что мы осязаем? Можно ли назвать это нечто, предстоящее осязанию, дающее себя потрогать, - "сязью"? "Сязь" рифмуется с "вязью" и "связью", напоминает "явь" и сродни по корню словам "посягать" и "присяга" (от праславянского "sengati" - достать до чего-нибудь, коснуться, схватить). "Явь" - это реальность для глаз, а "сязь" - для рук. "Сязь" - то чего мы "досягаем", когда тянемся к чему-то, и в чем можем удостовериться наощупь. Когда апостол Фома, не веровавший своим глазам, прикоснулся пальцами к ранам Воскресшего, они для него стали сязью.
В словах "осязать" и соответственно, "сязь" выражена моторно-двигательная сторона осязания - достичь, досягнуть, дотянуться. Возможны и другие обозначения, в соответствии со значением таких глаголов, как "касаться", "трогать" и "щупать". Хотя в существующих словарях они обычно представлены как синонимы, очевидно, что они развертывают целый веер разных тактильных ощущений:
"Касаться" - это беглый, мимолетный контакт с предметом, так сказать, кончиками пальцев.
"Трогать" - более продолжительный, вникающий жест, прилегающий к поверхности, движущийся вширь и вглубь, вминающийся в шероховатости.
"Щупать" - более грубый, переминающий и сминающий жест, развертывающий складки, выворачиваюший внутреннее наружу, уничтожающий тайну, упраздняющий стыд. Недаром от этого же корня происходят "щупальца" и "щупы" - органы животного и технического, нечеловеческого осязания. В частности, у членистоногих на голове есть особые придатки, называемые "щупиками", на которых расположены осязательные рецепторы.
Онегин был счастлив, когда мог нечаянно "коснуться" Татьяны ("он счастлив, если ей накинет /боа пушистый на плечо, /или коснется горячо /ее руки..."). Он мог только мечтать о том, чтобы "трогать" ее, а "щупать" вряд ли вообще применимо к их отношениям.
То, чего касаемся, можно назвать "касью"; то, что трогаем - "трожью"; то, что щупаем - "щупью"... Сколько слов, относящихся к осязанию, еще дремлет, непробужденные, в нашем языке, как дремлет и сама возможность осязательного искусства!
Стебель растения или поверхность камня в его отношении к пальцу - это кась, гладкая, приятная, быстрая на ощупь. Пылающий от жара лоб ребенка или плечо милой женщины - это трожь, тревожная, дрожливая, трепетная, трогательная. У Пастернака лирический герой трогает возлюбленную, "как трагедией трогают зал": здесь "трожь" перекликается звучанием и корнем с чувством трагедии, с "дрожью". А изрытая складками и морщинами поверхность, смятая ткань, потрепанная одежда, как при обыске или приставании, - это щупь.
Приведем ряд примеров возможного использования этих слов.
Это не художник, а волшебник: он так рисует предмет, что не просто видишь, а чувствуешь его сязь, как будто пальцы уже бегут по его поверхности.Я не посягаю на ее честь, мне нужна ее суть и сязь, чтобы всегда можно было протянуть руку и ощутить ее рядом.
Это была дряблая, болотистая щупь, которая не вызвала в его ладони ничего, кроме брезгливого содрогания.
Мне милее всего кась прохладных травинок в солнечный день и проходящая по всему телу трожь упругого теплого ветра.
Лиля промелькнула в его жизни и навсегда ушла, оставшись в его ладонях гладкой, прохладной касью, которая не успела еще превратиться в горячую, пронзительную трожь.
Если речь идет о тактильной четкости, выделанности, оформленности вещи, как бы точеной, специально выточенной, можно назвать то, во что мы тычем и утыкаемся, - "тачью". Благодаря родству с английским "touch" (касаться, прикосновение), это слово может быстро привиться в русском языке. Но и помимо переклички с "touch", в слове "тачь" есть своя, русская точность, оно родственно таким словам с чередованием гласных о/ы/а в корне, как "точный", "точить", "ткнуть", "тыкать", "стачивать", "точный", "точка" , "тачать", "ткать", "проткнуть", "утыкаться", - отдаленно того же индоевропейского корня, что и "touch" (откуда, кстати, и "токката", тыкать пальцами в клавиши). Русские слова с корнем "точ/тыч/тач" как бы выделяют и заостряют то место, которого касается английское touch, затачивают его, уточняют, превращают в точку. Соответственно touch-art, искусство осязания, по-русски так и можно назвать: "тач-арт". Искусство тача "тычет пальчик" в свой предмет - и приглашает посетителя делать то же самое, как бы "затачивать" и "стачивать" экспонат своими касаниями.
Пощупай, какая упругая тачь - так и пружинит. Как туго накачанный мяч. Рай для пальцев!Нет ничего сложнее простого - глины. С этой тачью тебе еще надо поработать. Вот здесь недолеплено, а там получилось жестковато.
Это такая божественная сязь и тачь, что хотел бы я на минуту стать слепым, чтобы до конца упиться этой роскошью на кончиках пальцев.
Как назвать произведение тактильного искусства, предназначенное для восприятия только наощупь? Тактема? Искос (ис-кусство + кос-нуться)? Слепок (от "слепить" и "слепой")? Слеп? Лепнина? Лепта? (монета в подземном царстве, принимаемая наощупь Хароном для переправы в иной мир)
Мы полагаем, что "леп" - самое подходящее разговорное название для произведений осязательного искусства; а научный термин - "тактема" (единица тактильности).
Как уже отмечалось, лепота, - это "лепная красота", т.е. красота в отношении чувства осязания, связанная с процессом лепки или восприятием лепного произведения. В отличии от красоты, обращенной преимущественно к зрению, "лепота" или "лепость" - красота осязаемая, лепная, лепимая, слепленная, та, что обращается к осязанию и воспринимается наощупь.
Тогда леп - это не только произведение лепного искусства, но еще и единица лепоты (как единицу красоты можно назвать "один крас"). Количественно ее определить мы затрудняемся, но очевидно (осязатно), что морщинистая кора деревьев и извивы морских раковин таят в себе много лепов, осязательных услад. Да и многолепые барельефы и другие произведения пластического искусства способны не только радовать глаз, но и ласкать ладонь.
Творца такого лепого искусства можно назвать "лЕпщиком". Соответственно у материала, с которым работает лепщик, должно быть свойство лЕпкости. Глина может быть черствой, твердой, сухой, рассыпчатой - а может быть лЕпкой, пластичной, упруго-податливой. Суффикс прилагательных "к" обозначает подверженность действию, обозначенному глаголом: плавить - плавкий, ковать - ковкий, ломать - ломкий, топить - топкий... Соответственно, лепить - лепкий.
Вот пример употребления этих слов:
Лепы, выставленные в этой галерее, объединяются темами волнообразной поверхности. Среди них выделяются лепы художницы И. - вздутия волн, хребты, завитки, гребешки, а также пузырчатые поверхности, передающие пластику пены, мелкой ряби, речной зыби... Избегая липкого пластилина и используя преимущественно лепкую глину, можно воссоздать осязательные свойства самых разных поверхностей, исключая, пожалуй, тканевые, ворсистые. Было бы интересно взглянуть на творения талантливой лЕпщицыпри свете дня, что, однако, запрещено законами этого искусства.
Если "лепами" называются вещи, специально вылепленные для осязания, то готовые, преднайденные в природе или культуре экспонаты осязательного искусства можно назвать "трогами". Какое-нибудь перышко, грибочек, бусинка, ракушка, ветка с листиком... Погруженные во тьму, отделенные перегородкой от посетителя, они сокрыты для всех чувств, кроме одного - осязания. Ты трогаешь их - и они трогают тебя, и в этом смысле они бесконечно трогательны, поскольку невидимы, неслышимы, оставлены на пределе существования. Им дано только трогать тебя, наружно прикасаться к тебе, а не вторгаться в твое зрение, слух, ноздри, рот, как дано более упорным и проникающиом видам чувственного воздействия - "видам" и "звукам", "запахам" и "вкусам". А ведь "трогательное" ("умилительное") в обычном значении - это и есть то малое, низведенное к минимуму, что однако обнаруживает нечаянную силу, значимость присутствия. Какая-нибудь песчинка, травинка, камушек, ракушка - а какой замечательный трог, маленький, точечный, острый, как будто новая клеточка или косточка робко просит вживления в твой организм!
Наконец, как назвать воспринимателя такого искусства? Ведь он уже не зритель и не слушатель и, конечно же, не вкуситель и не вдыхатель. Он - осязатель, касатель или трогатель. Причем выбор этих названий определяется жанром самих лепов или трогов, предназначенных для осязания вообще, или для касания, или для трогания в их чувственной специфике.
Вот пример из будущих рецензий - вариация на тему трогания:
Один из трогов - шелковистый плод, нечто среднее между яблоком и персиком, выставленный сразу вслед за шелком искусственной выделки, - содержит прозрачный намек на происхождение тканей от кожуры плодов, от растительных покровов. Поэтому следущий трог представляет собой сочную ткань, в буквальном смысле льющуюся, прохладную, производящую влажное впечатление, ручьем втекающую в ладонь, хотя на пальцах от нее не остается ни капельки, никаких мокрых следов. Наконец, пыльца какого-то неведомого цветка трогает вас ощущением невероятно сконцентрированной жизни - тысячи будущих, нерожденных цветков льнут к вашей ладони, обволакивают пальцы. Возможно, этот последний трог представляет собой подделку из цветочной пудры... Хотим подчеркнуть: в отличие от предыдущей выставки, рассчитанной на любителей касания, эта выставка обращена к трогателям, которые ищут долгого, подробного и в какой-то степени взаимного контакта с осязаемым предметом.* * *
Можно ли разложить осязательные ощущения на основные признаки-категории и соответствующие свойства осязаемых поверхностей?
Прилагательные:
гладкий, ровный - шершавый, шероховатый, колючий
твердый - мягкий
жесткий - нежный
плотный - рыхлый
упругий, эластичный - вязкий, податливый
сухой - липкий - клейкий - влажный - мокрый
бархатистый - шелковистый - резиновый - металлический...
Глаголы:
осязать - касаться - (со)прикасаться - трогать - дотрагиваться -щупать
- ощупывать
ласкать - гладить - тереть - скрести - теребить - щекотать - давить - сжимать - мять - царапать - щипать...
Теперь язык осязания может пополниться следующими словами и лексико-семантическими группами:
Предмет осязания, осязамая действительность:
сязь, кась, трожь, щупь, тачь
Осязательное искусство, творческая деятельность, связанная
с осязанием:
лепота, тач-арт, воосязать, воосязание
Произведения осязательного искусства:
леп, трог, тактема, тач-объект, тач-экспонат
Свойства эстететических осязательных объектов:
лепкий, лепкость, многолепый
Создатели осязательного искусства:
лепщик, лепщица, тач-артист, тактильный художник
Реципиенты осязательного искусства:
осязатель, касатель, трогатель