Слепой художник
ХРОНОЖУКИ
или
НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАЩИТУ ВРЕМЕНИ
На остановке, в ожидании транспорта сидят и разговаривают два пенсионера, у них натруженные руки и лица темные от дачного солнца. У их ног в пыли возятся воробьи, старики же неспешно говорят и, один из дедов развлекается тем, что в паузах между репликами пытается плевком попасть в птицу. Я сижу рядом и невольно прислушиваюсь к их монотонной беседе.
- Сидим, мать твою, тут уже полчаса, а автобуса все нет – голосом воркующего голубя бурчит один.
- Да, это не то, что раньше – фальцетом подхватывает второй – вот помню, в шестидесятом, когда я пришел с армии, они, как часы ходили.
- Да – откликается первый – точно, как часы. А водителей тогда каких набирали – высший класс. Не то, что теперь, курсы закончил и сразу за руль. Он и водить-то еще толком не умеет, а а все туда же, сразу, в автобус. Тьфу, мать твою.
Старик смачно сплевывает и попадает в воробья.
- Эх, да чего там говорить - продолжает тему фальцет – хорошее тогда было время, деньги, как деньги. Я помню, тогда на десять рублей. Ух! Мы тогда с Клавкой в Сочи по профсоюзной за сто ездили. А сейчас за сто рублей только чупа-чупс пососешь.
- Тьфу, мать твою – восклицает первый – Дерьмовое нынче время!
- Точно – дерьмовое – вторит фальцет.
Я поднимаюсь и, не дождавшись автобуса, иду пешком, чтобы не терять это самое дерьмовое время.
Как известно из основ философии, время, как и прочие явления, имеющие единственное свойство, определению не поддается. К этому, казалось бы, неоспоримому выводу человечество пришло столетия назад. Однако, мы, не взирая ни на что, с маниакальным упорством, продолжаем награждать его всевозможными эпитетами : тяжелое время, легкие времена, хорошее, плохое, славное, стремительное и тянущееся, как резина, наконец, даже берлинское и московское.
В нашем обывательском сознании время переплюнуло самого Протея, исхитряясь обладать в зависимости от ситуации и места диаметрально противоположными качествами. Спросите у старика-крестьянина из Сьера-Леоне, что он думает о нынешнем времени, и он без тени сомнения ответит, что более паршивого времени тут еще не знали, потому как его старшему сыну партизаны отрубили обе руки и потому, что нечего есть, а его младший сын пропал без вести.
А теперь спросим о том же тинэйджера из сытой Голландии. И если только мы не наткнемся на подростка, склонного к депрессивным состояниям, ответ будет однозначно положительным: кайфовое время, травы завались. Оба правы и оба не правы в принципе. Как лингвистический оборот, подобное суждение о времени бесспорно имеет право на существование, однако беда в том, что в подавляющем числе случаев мы склонны путать причину и следствие, объясняя свои неурядицы, да и вообще малейшие флуктуации своего внутреннего состояния исключительно внешними причинами. И уж кто-кто, как необъяснимое и безответное время лучше всего подходит на роль обвиняемого.
Как и все непонятное, время страшит нас. Привязанные к своей микроскопической системе координат, мы не осознаем, что наше обыденное пространство также непостижимо, как и время. Складываясь из трех привычных для нас измерений, оно кажется нам простым и доступным, а посему никому не придет в голову обозвать длину трудной, ширину благословенной, а высоту, скажем, быстротечной или неумолимой. Глядя на окружающее нас пространство, мы тешем себя иллюзией, что если прошлого не вернешь, то уж здесь-то мы всегда сможем вернуться на старое место.
Но если астрофизики не врут, и Вселенная действительно расширяется, то возвращение в исходную точку в пространстве также проблематично, как и возвращение в исходную точку во времени. Река пространства, как и река времени, неумолимо протекает через нас, даже если мы неподвижно сидим на диване. Мы не замечаем этого лишь по той причине, что и диван, и наш дом, и наша планета совершают это умопомрачительное путешествие вместе с нами. Однако, вернемся ко времени. Подобно двухмерным существам, не знающим объема, трехмерный человек, будучи не в состоянии постигнуть ни пространства, ни времени, тем не менее имел наглость утилизировать оба этих понятия, связав их намертво воедино.
Все началось давным-давно, когда от одного стойбища до другого было три или, скажем, четыре луны, а кончилось все движением стрелок часов вокруг оси зет в плоскости икс, игрик циферблата. Спросите теперь любого учителя физики, что такое время, и он без запинки ответит вам, что это путь, поделенный на скорость. Если все так абсурдно, то почему бы действительно времени ни быть тяжелым или легким, а уж тем более московским или по Гринвичу.
Когда Иосиф Штауфенберг, скитаясь со своей экспедицией по дебрям уссурийского края, случайно наткнулся на это животное, он не поверил своим глазам – слишком уж неправдоподобно велик был этот монстр, ползущий вверх по сосне. Снятый метким выстрелом, он с треском упал к подножию дерева. И при ближайшем рассмотрении оказался большим уссурийским усачом, но только невероятно крупных размеров. Однако, самое удивительно ожидало Иосифа Штауфенберга впереди. Препарируя жука, он удалил надкрылья и, к своему удивлению, обнаружил под ними исправно работающий часовой механизм. Проводник-удыгеец из местных, наблюдавший за действиями Штауфенберга, человек темный и не имеющий ни малейшего представления о предназначении механических часов на вопрос естествоиспытателя о том, что он думает по поводу увиденного, заявил: это люди редкий, я такие один раз видел. Они прятаться хорошо, их фамилия тыктак. Это люди время знают!
Согласно древней маньчжурской легенде, верховный дух Чоловсун, сотворив из воды землю, населил ее всем сущим, включая человека. И все, что было вокруг, и камни, и деревья, и зверей наделил даром речи. Поначалу все шло хорошо, но однажды водяной уж проглотил самоцвет любопытства и тут же стал приставать к Чоловсуну с вопросами о сути явлений. Глядя на ужа, и другие творения стали задавать вопросы. Но более всех преуспел человек. Что ж – сказал разгневанный Чоловсун, видя, что его создания хотят знать столько же, сколько и он – я раздам свою мудрость поровну на всех, так, чтобы все вместе вы знали не меньше моего, но зато я лишу вас дара речи, чтобы вы, уча друг друга своей части премудрости, не смогли в конце концов уподобиться мне. Сказав так, он раздал свои знания всему сущему.
Когда же очередь дошла до человека, оказалось, что чаша познания опустела. Ладно – молвил справедливый Чоловсун – тебе не досталось ничего, но я буду милостив, и за это не лишу тебя возможности говорить. С тех пор суть всех вещей и явлений скрыта в молчаливых творениях, а человек, не знающий ничего, бродит по миру, бесконечно задавая безответные вопросы. Не знаю, стоит ли относиться серьезно к этой маньчжурской сказке, а уж тем более к рассказу Иосифа Штауфенберга, ученого эксцентричного и склонного к мистификациям, тем паче, что вся его дальневосточная коллекция, вместе c ее собирателем погибла во время шторма в ноябре 1904 года в водах Охотского моря и все, что нам оставила история сводится лишь к одной невнятной фотографии жука-хронографа, опубликованной в журнале «Натура» (№10, от2 октября 1904 года, Мадрид).
Но в одном и древняя легенда, и естествоиспытатель абсолютно правы – для великой тайны времени нет более надежного и крепкого хранилища, чем равнодушное и молчаливое насекомое.
(Катманду, 1 января 2005)
ЖУКИ-ХРОНОМЕТРЫ
